Я хочу рассказать вам о замечательной ленинградской поэтессе Ольге Федоровне Берггольц, имя которой самым тесным образом связано с Ленинградом, с периодом его самых тяжелых испытаний, с ленинградской блокадой. Ольга Федоровна оставила много замечательных стихотворений, которые почти ежедневно звучали по радио в те страшные дни.
А я вам говорю, что нет
Напрасно прожитых мной лет,
Ненужно пройденных путей,
Впустую слышанных вестей.
Нет невоспринятых миров,
Нет мимо розданных даров,
Любви напрасной тоже нет —
Любви обманутой, больной,
Её нетленно-чистый свет
Всегда во мне,
Всегда со мной.
И никогда не поздно снова
Начать всю жизнь,
Начать весь путь,
И так, чтоб в прошлом бы —
ни слова,
Ни стона бы не зачеркнуть.
О. Берггольц. Ответ
Расцвет её творчества связан именно с периодом блокады. Ленинград, казалось, был самым неподходящим для поэзии временем, но для нее это было не так. Она начала писать раньше, но по-настоящему большим поэтом стала в тот незабываемый период.
Автобиография. Я родилась в 1910 году, 16 мая, в Ленинграде. Отец, Фёдор Христофорович Берггольц, — врач. С 1914 да как военный хирург бы действующей армии, а с 1917 1920-й — в рядах Красной Армии, в 1921 году участвовал в ликвидации Кронштадтского мятежа, затем работал врачом с 1921 года фабрике «Красный ткач», умер 1948 году в Ленинграде. Мать - домохозяйка, сейчас живёт на моём иждивении в Ленинграде. Сестра — в Москве, по профессии артистка, руководит в данное время кружком самодеятельности. Я окончила школу в 1926 году, после чего поступила на Высшие курсы искусствознания при Государственном институте искусств, откуда была переведена в Ленинградский государственный университет, который окончила в декабре 1930 года. Начала писать с детства. Однако началом литературной деятельности считаю 1930 год- год выхода моей первой книжки для детей «Зима-Лето-Попугай». На этом автобиография написанная в 1959 году обрывается.
Война вторглась в мирную жизнь и сломала ее непрочное равновесие – личное счастье показалось беспомощно-зыбким. Начался новый отсчет времени.
«Мы живем, исполненные единой жаждой — всем, чем можно, помочь стране. И, несмотря ни на что, мы живем уверенностью, что Россия выстоит, что мы остановим повсюду захватчиков и даже погоним их вон из пределов нашего Отечества. И мы из своего кольца, из осады громко говорим всем защитникам России: товарищи, крепитесь, бейте немцев, остановите, задержите их, — это можно, можно, клянемся вам ленинградским сентябрем сорок первого года!
Немыслимо трудные дни переживаем сейчас мы все...»
Из воспоминаний поэта Павла Антокольского: «Когда в начале 1942 года в Москве я впервые услышал по радио звучащий из блокадного Ленинграда голос Ольги Берггольц, это было большим событием не только в моей жизни, но и в жизни многих других людей, на фронте и в тылу. Это был чистый источник самой нужной и самой ценной тогда информации.
Юный женский голос говорил правду и только правду, без прикрас, без преувеличения, без надрыва. И если при этом он звучит на ритмичной волне (ведь она читала стихи) — значит, в скромную обыденность речи вошло искусство, оно насквозь пронзало женскую речь».
В те грозные военные времена судьба Ленинграда стала предметом непрестанной тревоги всей страны. Многое оказалось связано с этим городом: воспоминания юности, образы мощной красоты, воплощенные в граните, мраморе и бронзе, любимые строки Пушкина и Блока, памятники русской воинской славы... И рядом с этим величием и красотой стояли ленинградцы — рабочие, студенты, прославленные и еще не известные ученые, писатели, артисты, художники...
И вот юный женский голос перелетел ледяное пространство. Он вторгся в затемненную и нетопленную комнату. Он здесь, рядом с тобою, и сколько бы этот голос ни сообщал о тяжелом и навсегда лишь в нем предвестие Победы!
Вот так для многих звучал голос Ольги Берггольц. Она навсегда осталась в высоком звании поэта, такого близкого и так любимого.
<...> О, какая отрада,
какая великая гордость
знать, что в будущем каждому
скажешь в ответ:
— Я жила в Ленинграде
в декабре сорок первого
года,
Вместе с ним принимала
известия первых побед. <...>
Из "Писем на Каму",
декабрь 1941
Ольга Берггольц была не просто поэтом: она стала голосом блокадного Ленинграда, духовным символом Победы, живущей в глубинах душ измученных голодом и бомбежками ленинградцев. И время выбрало именно ее говорить со всем миром по «праву разделенного страданья».
Она оказалась в эпицентре трагедии, где поединок жизни и смерти заполнил все пространство внешнего и внутреннего мира, где вечные нравственные категории совести и долга, мужества и верности стали и смыслом, и двигательной энергией Подвига; ей некогда было рассуждать о назначении поэта, ей надо было пере жить трагедию своего народа, своего города, найти в себе физические и нравственные силы для действия.
Мы предчувствовали полыханье
этого трагического дня.
Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье.
Родина! Возьми их у меня!
Я и в этот день не позабыла
горьких лет гонения и зла,
но в слепящей вспышке поняла:
это не со мной — с Тобою было,
это Ты мужалась и ждала.
Нет, я ничего не позабыла!
Но была б мертва, осуждена,-
встала бы на зов Твой из могилы,
все б мы встали, а не я одна.
Я люблю Тебя любовью новой,
горькой, всепрощающей, живой,
Родина моя в венце терновом,
с темной радугой над головой.
Он настал, наш час, и что он значит —
только нам с Тобою знать дано.
Я люблю Тебя — я не могу иначе,
я и Ты по-прежнему — одно.
Июнь 1941
В ее военных стихах и поэмах, полновесных, объемных, богатых и душевной силой, и неизгладимыми приметами тех лет, одно свойство кажется нам решающим — прямота. Прямота, равная правоте. Воля говорящей была сосредоточена на том, чтобы сказать главное, только главное, не упустить его, не заслонить, не сгладить, не украсить...
<...>Я говорю с тобой под свист
снарядов,
угрюмым заревом озарена.
Я говорю с тобой из Ленинграда,
страна моя, печальная
страна.
Из сжатых и выстраданных строк возникает образ Женщины — Матери, Жены, Сестры. В ее лицо бьет ветер, «злой, неукротимый ветер» трагических дней.
<...>Над Ленинградом —
смертная угроза...
Бессонны ночи, тяжек день
любой.
Но мы забыли, что такое слезы,
что называлось страхом
и мольбой.
Я говорю: нас, граждан
Ленинграда,
не поколеблет грохот канонад,
и если завтра будут баррикады, —
мы не покинем наших
баррикад. <...>
Эти строки написаны в августе сорок первого года. Они предваряют многие другие стихи Ольги Берггольц, среди которых были и более значительные, и более трепетные, и более одушевленные. Но именно в этом обращении была взята верная музыкальная нота, чистая в своей гражданственности, пропетая сильным голосом. Недаром его полюбила «печальная страна», полная таких же, как Ольга Берггольц, женщин — нежных и мужественных.
Руками сжав обугленное сердце,
такое обещание даю
я, горожанка, мать
красноармейца,
погибшего под Стрельною
в бою.
Мы будем драться
с беззаветной силой,
мы одолеем бешеных зверей,
мы победим, клянусь тебе,
Россия,
от имени российских
матерей!
Своей предыдущей поэтической работой она была подготовлена к «свободе сердца» самой жизнью. В ее молодости были беды и утраты, о которых она внятно рассказала в стихах. Лирические признания Ольги Берггольц тех лет горестны и правдивы:
Память
О девочка, все связано с тобою:
морской весны
первоначальный цвет,
окраина в дыму, трамваи с бою,
холодный чай,
нетронутый обед...
Вся белизна, сравнимая
с палатой,
вся тишина и грохот за окном.
Все, чем перед тобою
виновата, —
работа, спешка, неуютный дом.
И все слова, которые ты знала
и, как скворец, могла
произносить,
и все, что на земле зовется
"жалость",
и все, что хочет зеленеть
и жить...
И странно знать и невозможно
верить,
что эту память называем
смертью.
1934г.
Это обращено к маленькой дочурке, рано ушедшей из жизни.
Трагически оборвалась жизнь любимого человека — мужа Николая Молчанова: он умер от голода в блокадном Ленинграде. 29 января 1942 года
Памяти друга и мужа
Николая Степановича Молчанова
Отчаяния мало. Скорби мало.
О! Поскорей отбыть проклятый
срок!
А ты своей любовью небывалой
меня на жизнь и мужество обрек.
Зачем, зачем?
Мне даже не баюкать,
не пеленать ребенка твоего.
Мне на земле всего желанней
мука
и немота понятнее всего.
Ничьих забот, ничьей любви
не надо.
Теперь одно всего нужнее мне:
над братскою могилой
Ленинграда
в молчании стоять, оцепенев.
И разве для меня победы будут?
В чем утешение себе найду?!
Пускай меня оставят и забудут.
Я буду жить одна — везде
и всюду
в твоем последнем пасмурном
бреду...
Но ты хотел, чтоб я живых
любила.
Но ты хотел, чтоб я жила. Жила
всей человеческой и женской
силой.
Чтоб всю ее истратила дотла.
На песни. На пустячные
желанья.
На страсть и ревность — пусть
придет другой.
На радость. На тягчайшие
Страданья
с единственною русскою
землей.
Ну что ж, пусть будет так...
Она сама могла погибнуть. Но выжила, потому что сила ее убежденности в правоте и правде Победы была выше всякого страха.
«...Дыханием несомненной грядущей Победы овеяна встреча сорок четвертого года. Но победа требовательна. Она уйдет от нас, если мы ослабим свои усилия для ее достижения. Только мы сами знаем, какого отдыха мы все уже заслужили, но враг еще не добит, и мы должны напрячь все силы, чтобы добить его. Мы добьем врага. Мы верим в самих себя, и с этой верой в свои силы каждый из нас встречает новый, сорок четвертый год». (Из книги «Говорит Ленинград»)
Она стала живой легендой, символом стойкости, и ее голос был для ленинградцев воздухом мужества и уверенности, мостом, перекинутым через мертвую зону окружения, — он помогал соединять пространства и души. Опыт всеобщей трагедии заставлял находить безошибочно точные слова — слова, равные по своей необходимости пайке блокадного хлеба. Они не утоляли голод, но они были спасением.
Я никогда героем не была.
Не жаждала ни славы, ни награды.
Дыша одним дыханьем с Ленинградом,
я не геройствовала, а жила.
И не хвалюсь я тем, что в дни блокады
не изменяла радости земной,
что, как роса, сияла эта радость,
угрюмо озаренная войной.
И если чем-нибудь могу гордиться,
то, как и все друзья мои вокруг,
горжусь, что до сих пор могу трудиться,
не складывая ослабевших рук.
Горжусь, что в эти дни, как никогда,
мы знали вдохновение труда.
В грязи, во мраке, в голоде, в печали,
где смерть, как тень, тащилась по пятам,
такими мы счастливыми бывали,
такой свободой бурною дышали,
что внуки позавидовали б нам.
О да, мы счастье страшное открыли, —
достойно не воспетое пока,
когда последней коркою делились,
последнею щепоткой табака,
когда вели полночные беседы
у бедного и дымного огня,
как будем жить, когда придет победа,
всю нашу жизнь по-новому ценя.
Из "Февральского дневника", январь-февраль 1942
И эта жизнь в самой обыденности подвига была и остается чудом, возвеличивающим человеческую душу. Она сама падала в снег от голода, но находила силы подняться. Она была ленинградской, питерской по самой своей душевной природе. Она родилась здесь, за Невской заставой. И подвиг, совершенный ею в дни трагических испытаний, был не только ее подвигом — он вырастал в нечто большее, он поднимал человеческие души, давал силы жить.
Моя медаль
...Осада длится, тяжкая осада,
невиданная ни в одной войне.
Медаль за оборону Ленинграда
сегодня Родина вручает мне.
Не ради славы, почестей, награды
я здесь жила и всё могла снести:
медаль "За оборону Ленинграда"
со мной, как память моего пути.
Ревнивая, безжалостная память!
И если вдруг согнёт меня печаль, –
я до тебя тогда коснусь руками,
медаль моя, солдатская медаль.
Я вспомню всё и выпрямлюсь, как надо,
чтоб стать ещё упрямей и сильней...
Взывай же чаще к памяти моей,
медаль "За оборону Ленинграда".
...Война ещё идёт, ещё – осада.
И, как оружье новое в войне,
сегодня Родина вручила мне
медаль "За оборону Ленинграда".
3 июня 1943
Все, кто прошел эту войну, вправе гордиться собой и страной. А мы, войны не видевшие, наверное, не сможем так почувствовать простое человеческое счастье.
<...>Давно отгремели могучие
ливни,
все отдано тихой и темное
нивой…
Все чаще от взгляда бываю
счастливой,
все реже и горше бываю
ревнивой.
О, мудрость щедрейшего
бабьего лета,
с отрадой тебя принимаю...
И все же,
любовь моя, где ты, аукнемся,
где ты?
А рощи безмолвны, а звезды все
строже...
Вот видишь — приходит пора
звездопада
и, кажется, время навек
разлучаться...
А я лишь теперь понимаю,
как надо
любить, и жалеть, и прощать,
и прощаться. <...>
Из стихотворения "Бабье лето", 1960
До тех пор, пока существует поэзия, — а конца этому, как известно, не предвидится, — в поэзии неизбежно будут звучать такие признания: они — знак высокой человечности, свидетельство душевной силы.
Ольга Федоровна Берггольц всегда одинаково молода и столь же зрела и мужественна. Главное у Берггольц — ее душевная и духовная непримиримость по отношению к любой лжи, любой половинчатости как в жизни, так и в творчестве. Все ее книги — это прежде всего дневник, лирическая исповедь — непрерывная, как дыхание.
Я знаю, слишком знаю это
зданье.
И каждый раз, когда иду сюда,
все кажется, что вышла
на свиданье
сама с собой, такой же, как тогда.
Но это больше,
чем воспоминанье...
Здесь, как в бреду, все было
смещено:
здесь умирали, стряпали и ели,
а те, кто мог еще
вставать с постелей,
пораньше утром,
растемнив окно,
в кружок усевшись,
перьями скрипели.
Отсюда передачи шли
на город —
стихи, и сводки,
и о хлебе весть.
Здесь жили дикторы
и репортеры,
поэт, артистки...
Всех не перечесть.
Я здесь стихи горчайшие
писала,
спеша, чтоб свет использовать
дневной...
Сюда, в тот день,
когда я в снег упала,
ты и привел бездомную —
домой.
Из поэмы "Твой путь", 1945
Чувство творимой на глазах у всех Истории делает Ольгу Берггольц поэтом одновременно гражданским и глубоко лирическим. Ее гражданственность неразделима с ее лиризмом: она живет вровень со временем, в ногу с веком.
О ее душевности, о ее трудной и прекрасной по своей человеческой отзывчивости судьбе очень точно сказал когда-то ее товарищ и друг, писатель Анатолий Чивилихин.
...Но снайперы и командармы,
Ожесточенные войной,
Частицей сердца
благодарны
Сердечной женщине одной,
Что говорить могла
с народом
О нас о всех, как о себе,
Ревнивая к его невзгодам,
К его страданьям
и борьбе.
Ее творчество было и будет современно мужеству. А высокий строй поэтической души современен всегда.
Именно Ольге Берггольц принадлежала скорбная честь создать слова, навеки высеченные на гранитной стене Пискарёвского мемориального кладбища…
Здесь лежат ленинградцы.
Здесь горожане — мужчины, женщины, дети.
Рядом с ними солдаты-красноармейцы.
Всею жизнью своею
они защищали тебя, Ленинград,
колыбель революции.
Их имен благородных мы здесь перечислить не сможем,
так их много под вечной охраной гранита.
Но знай, внимающий этим камням,
никто не забыт и ничто не забыто.
1959 г
Использованные источники:
Ольга Федоровна Берггольц. Биографическая справка [Электронный ресурс] // РИА. Новости. Культура [Сайт]. – Режим доступа : https://ria.ru/20100516/234406155.html (10.05.2020)
Ольга Берггольц – биография, фото, личная жизнь, стихи [Электронный ресурс] // Парнас [Сайт]. – Режим доступа : http://parnasse.ru/klassika/bergolc-olga-fyodorovna-1910-1975/olga-bergolc-biografija-foto-lichnaja-zhizn-stihi.html (10.05.2020)
